Медаль

У всякой медали две стороны.
Пословица.

Всё началось 9 мая 1945 года. Мы победили. С тех пор прошло много лет, постарели участники боёв, многие умерли. Но мой дядя всё ещё жив и представлен к медали «60 лет Победы». Он давно уже не молод, здоровье не балует его, стало тяжело ходить — болят ноги. Поэтому он попросил меня отвезти его на награждение, здесь совсем рядышком, через несколько домов в школу. Я, конечно, согласился.

Но накануне произошло непредвиденное событие. Позвонил друг Серёга и сказал, что приедет ко мне с ночёвкой. Ладно, говорю, приезжай, а сам сразу в магазин. Стою перед витриной и думаю: «Какую брать?» Серёге с утра по делам, мне к двенадцати дядю в школу везти, — ну, и выбрал я фляжку «Гжелки» 375 грамм.
Приехал Серёга, сели, слово за слово — водка сразу и кончилась, а настроение — наоборот, только началось. Сидим, молчим, друг на друга глядим. Серёга и говорит:
— Что-то и разговор у нас не клеится.
— Да, совсем не идёт.
— Тогда чего думать-то, пошли за второй.

Мы и пошли. Взяли «Путинку». Я всегда настороженно относился к нашему президенту, и не зря. Вторая была явно лишней, но понял я это, когда она кончилась. Последнее воспоминание — размытое пятно в экране телевизора.
С утра кто-то в бок пихает, открываю глаза — стоит Серёга, просит за ним дверь запереть. Откуда силы-то у него? С трудом поднялся, чувствую: вот оно пришло — раскаяние. Комната вращается вокруг меня, конечности ватные, во рту как рота китайских сапёров оправилась. Пошёл в ванну приводить себя в порядок. Перед дядей в таком виде стыдно показаться.

Худо-бедно, часа через два стал похож на человека. Тут и дядя заходит (у нас квартиры на одном этаже).
— Поехали?
— Поехали, — говорю, а сам дышу в сторонку.

Несколько минут, и мы у школы. Прямо к крыльцу не подъехать, поставил машину недалеко, и идём медленно. Дяде явно тяжело, но виду не показывает, человек старой закалки — бывшая шпана, из Черкизова. Мне тоже нелегко, но держусь.
Прямо на входе в школу ветеранов встречают нарядные старшеклассники, помогают подняться по ступенькам, снять пальто и проводят к столу на регистрацию. Меня взяла под руку какая-то девочка, говорит: «Вот сюда, проходите, пожалуйста». Неужели так плохо выгляжу?

В гардеробе старички раздеваются, позвякивают многочисленные медали, тускло отсвечивают орденские планки. Дядя разделся, получил номерок и пошёл на регистрацию. Я сказал, что подожду его в холле и пристроился на скамейку. Рядом со мной сидела какая-то бабушка и беседовала со старичком о подвигах молодости и болячках старости.

Обхватив голову руками и закрыв глаза, я старался не слушать. Кругом шумными толпами носились детишки, у них свои заботы. Я и в хорошем самочувствии плохо переношу детский гам, а здесь и вовсе чуть дух не испустил. Дяди всё не было.
«Наверное, уже награждают»,— решил я. Подошёл к охраннику, дышу носом, спрашиваю, где, мол, проходит церемония.
— Да в актовом зале.

Я учился в этой школе, знал, где что находится, быстро добрался до актового зала. Можно было бы и на скамейке посидеть, но, думаю, дяде будет приятно, если я посмотрю, как ему вручат медаль.

Зашёл, забился в уголок. У батареи медсестра с аптечкой, если кто особо разнервничается. На сцене выступает представитель районной управы, говорит хорошие, нужные слова. Вспоминает, что Победа досталась великой ценой, что немецкий фашизм был силён и коварен, что нам нужно учиться у стариков. А я смотрю в зал — зрелище и жалкое, и торжественное одновременно. На стульях сидит человек 200, практически все — женщины. Мужиков просто не видно. Бабушки — кто в платочках, кто в вязаных беретках — внимательно слушают. Эти люди счастливы уже тем, что о них вспомнили. Подсознательно понимаешь, что и они были молоды, сильны, красивы. Но беспощадная река времени всё унесла с собой, оставив на лицах высохшие русла морщин. С похмелья жизнь воспринимаешь особенно остро, и поэтому мне стало страшно: неужели и я буду таким? Наше поколение не видело войны; повзрослевшие на стыке исторических эпох, мы, вероятно, не до конца определили себя в мире, отсюда и некоторая инфантильность, некоторое равнодушие, прикрывающее страх перед реальными действиями. Патриотизм на кухне за бутылкой и в чеченских горах — абсолютно разные вещи. Пошарил глазами, нашёл дядю, он заметил меня, заулыбался.

Слово взяла председатель совета ветеранов нашего района. Снова говорила хорошие слова, что — не помню, старики её слушали, аплодировали. Потом директор школы, Жанна Олеговна, благодарила ветеранов, желала здоровья и прочее, и прочее. Старшеклассники стояли в почётном карауле со скорбными лицами. Горка из гвоздик алела в углу сцены. У окна — подарки от районной администрации, одеяла китайские.

Наконец встал представитель управы и сказал:
— Сейчас мы приступаем к награждению, я буду зачитывать фамилии, а вы вставайте. Ученики школы принесут вам медали. Если не сможете встать, поднимайте руку.

За сценой включили музыку: какая-то мелодия военных лет, но настолько заунывная, что под неё не награждать, а хоронить надо. Тут мне стало совсем тошно. Многие старушки не могли подняться, просто протягивали вверх иссохшие ладони. Я ждал, прикрыв глаза. Слышу: «Награждается Гладков Анатолий Михайлович!» О! Это дядя.

Не таков мой дядюшка, чтобы сидеть на месте, смотрю, поднялся во весь рост, в глазах огонь. Подошёл к нему мальчик, медальку протягивает, гвоздики дарит с одеялом.

Дядя улыбается, благодарит, хотя это мы ему спасибо говорить должны.
Потоптались и пошли домой потихоньку, не знаю, кто кого ведёт. Так и добрались до стоянки.

Усадил я дядю, сам сел за руль и думаю: «Да-а, славная Победа была, люди великий подвиг совершили, пол-Европы под сапогом у русского солдата, такую силу разбили, только вот везу я дядю домой на немецкой машине».

Александр Пеший
18.03.2005